Клиники без врачей. Как AI, клинреки и докмед превращают здравоохранение в масс-маркет
В светлом кабинете с большими панорамными окнами вас встречает медсестра ИИванна. У неё такой же тёплый взгляд как у банкомата. И вот, наконец, вас приветствует молодой врач. Он только в этом году окончил ВУЗ, но уже уверенно ведет приём, так как его научили главному: не думать, а чётко соблюдать протокол, чтобы не подвергать клинику рискам. Выполнив первый пункт методички под названием «клиентоориентированность», доктор вбивает в AI-сервис «ИИмбалия» результаты полученных анализов. Чудо-машина, на основе большого массива данных и заложенных алгоритмов, выдаёт протокол лечения. Врач ставит свою подпись, шлёпает штамп и отправляет пациента лечиться. Красота. Ответственности — ноль, доказательность — 100%.
Фантастика? Отнюдь. До такого сценария остаются считанные годы. Премиальная доказательная медицина сегодня стремительно превращается в логистику данных и масс-маркет услугу с “вендинговыми аппаратами”. Алгоритмы обучены на миллионах кейсов, знают протоколы, не выгорают, не имеют амбиций, снобизма и короны на голове, не просят отпуск и не болеют. Самое главное для бизнеса — работают дёшево, предсказуемо и стабильно. Клинические рекомендации на основе докмеда победили, алгоритмы обучены, врачи покорны? Речь больше не о человеке, а о процессе. Диагностика — в цифрах. Лечение — по шаблону. Отношение к пациенту — по скрипту. Бюджетно и безопасно для бизнеса. Если что-то пойдёт не так, клиника покажет суду, что строго следовала клинреку. Осложнение у пациента? Бывает. Главное — бумажки в порядке.
Кому всё это выгодно?
Крупным сетям, страховщикам, инвесторам, которым не нужны амбициозные грамотные врачи, имеющие клиническое мышление и опыт, который не уложить в стандартизированный клинрек. Бизнесу нужны прогнозируемые расходы и стабильные доходы. Да, в большинстве случаев лечение пациентов на основе выписанного компьютером лечения действительно показывает положительную динамику, потому что попадает в усреднённый массив. Судьбой одного никто не будет заморачиваться. Не та выборка. Метрика, которой можно пренебречь.
А теперь — реальность не из Excel, не из красивой презентации на бизнесовом конгрессе, а та, которая случается каждый день в кабинете врача, где пахнет хлоркой и страхом пациента услышать плохие новости.
Пациент идет к врачу не за «высоким сервисом с усреднённой терапией». Он приходит за искренним настоящим вниманием. За тем самым взглядом врача, в котором читается: «Я тебя понял. Я решу твою проблему со здоровьем, даже если это будет сложно». Пациент хочет, чтобы его услышали, а не только с улыбкой встретили и внесли ФИО в поле формы, после чего учтиво приняли деньги. Чтобы поняли не только симптомы, но и контекст: у него трое детей, ипотека, невроз и кашель не потому, что бактерия, а потому что жизнь прижала. Он хочет, чтобы лечили его, а не «пациента из выборки 45–55 лет, с кашлем и без температуры». И вот он сидит перед врачом. Если повезло, попадает к тому самому редкому врачу с живым мышлением, с настоящей клинической интуицией, которая основана на реальном опыте. Доктор посмотрит, выдохнет, послушает не только лёгкие, но и самого человека, после чего скажет: «Антибиотики? Нет, причина не в бактерии. Это ваша тревожность, которую надо лечить совсем иначе». Мягко. По-человечески.
AI такого не скажет. У него нет органа, которым нужно думать, и нет души, которой можно сопереживать. Он вежлив. Он посчитает. Он найдёт «высокую вероятность», «рекомендованный препарат» и «среднее значение». А судьба? Не входит в протокол.
Доказательная медицина — штука мощная. Она как скальпель: в умелых руках спасает, в неумелых — может и убить. Когда докмед оказывается у того, кто мыслит как Google Таблица, это уже не медицина, это автомат. Сейчас модно говорить, что врач не должен проявлять «клиническое мышление, так как в медицине нет места творчеству, когда речь о здоровье». Согласно принципам некоторых апологетов докмеда доктор должен строго следовать клинрекам так, как будто медицина — это «сборка табуретки из ИКЕА по инструкции». Но пациент — не табуретка и платит он, простите, не за то, чтобы его втиснули в протокол, а за то, чтобы кто-то вник, понял и решил. Вот она, настоящая премиальная медицина будущего. Нет, не там, где в холле фонтан и кофе с миндальным молоком, а там, где врач не заменён программой. Где он думает. Где он в состоянии выйти за рамки шаблона, но не чтобы поиграть в доктора Хауса, а чтобы по-настоящему помочь. Медицина распадается на две вселенные. Одна — про скорость, алгоритмы и рост финансовой выручки. Вторая — про тонкие настройки, нюансы и способность быть человеком рядом с другим человеком.
Доказательная медицина, конечно, звучит как научная сказка — строгие протоколы, слепые рандомизированные тройные исследования... Но в этой сказке, как водится, есть и закулисье. Для принятия оптимальных решений в области здравоохранения необходимы точные знания как пользы, так и вреда. Даже хорошо спланированные, проведённые и описанные рандомизированные контролируемые испытания могут давать неполную и потенциально предвзятую оценку вмешательства, когда эффективность подчеркивается, а о вреде сообщается недостаточно. Немалое количество крупных исследований спонсируются фармкомпаниями. В них с завидной регулярностью побеждает препарат спонсора. Совпадение? Только если забыть про publication bias, когда в научной литературе появляются только те исследования, где «всё работает», а все неудачные попытки тихо прячутся в ящик. Добавим сюда ещё и методологические ошибки, неэтичность проведения ряда вмешательств в RCT, хронический дефицит качественных данных по многим практическим вопросам. В итоге врач на месте принимает решение не по «золотому стандарту», а по тонкому балансу между здравым смыслом, опытом и тем, «что есть в аптеке», находясь при этом под прицелом пациентов, которые хотят не статистику, а результат. Конкретно для себя. Здесь и начинаются настоящие сложности, потому что «среднее значение» по клинреку — это отлично для популяции, но рискованно, когда у тебя в кабинете сидит реальный человек с реальной жизнью, а не идеальный участник идеального исследования.
Вот несколько известных примеров, когда препараты, одобренные и активно применяемые в рамках доказательной медицины, спустя годы были признаны опасными и отозваны с рынка:
1. Рофекоксиб (Vioxx, Ceoxx и Ceeox / Merck)
Одобрен FDA в 1999 году, добровольно отозван в сентябре 2004 из‑за выявленного увеличения риска инфаркта и инсульта при длительном применении (более 18 месяцев). За годы использования Vioxx почти у двадцати пяти тысяч человек, принимавших препарат, наблюдались инсульты или инфаркты. На территории США было зарегистрировано более 200 смертельных случаев, связанных с побочными действиями этого лекарства. В 2004 году были опубликованы результаты независимого клинического исследования APPROVE, которое окончательно подтвердило кардиотоксичность Vioxx. И сразу же после этого Merck наконец отозвала с рынка свой смертоносный «локомотив». Против Merck было предъявлено несколько тысяч судебных исков, что нанесло серьезный удар по репутации компании.
2. Цизаприд (Propulsid / Johnson & Johnson)
23 марта 2000 года компания Janssen Pharmaceutica объявила о снятии с продажи в США стимулятора моторики желудочно-кишечного тракта цизаприда (Propulsid) с 14 июля 2000 года. Это заявление было сделано на основании информации о накоплении данных о связи между применением цизаприда и развитием многочисленных случаев серьезных нарушений сердечного ритма (например, желудочковой тахикардии, фибрилляции желудочков, пируэтной тахикардии, удлинением интервала QT) и летальным исходом у некоторых пациентов. С июля 1993 года (когда препарат был одобрен для использования в США) по декабрь 1999 года у пациентов, принимавших цизаприд, был зарегистрирован 341 случай серьёзных нарушений сердечного ритма, в том числе 80 случаев с летальным исходом. Примерно в 85% этих случаев побочные эффекты наблюдались у пациентов с известными факторами риска (например, у пациентов с заболеваниями, предрасполагающими к нарушениям сердечного ритма, или у пациентов, принимавших сопутствующие препараты, которые могут вызывать удлинение интервала QT или ухудшать метаболизм цизаприда).
3. Дексфенфлурамин (Redux / Wyeth‑Ayerst)
Препарат для снижения веса, одобрен в 1996 году, широко использовался сам по себе или в составе «fen‑phen». В 1997 году, менее чем через год после запуска, выявлены сердечные пороки клапанов и лёгочная гипертензия, включая летальные исходы. Препарат был отозван по требованию FDA.
4. Терфенадин (Seldane / Hoechst Marion Roussel)
Антигистаминный препарат, появившийся на рынке в 1985 году, не вызывающий сонливости. В 1997 году FDA предложило отозвать препарат, поскольку в сочетании с ингибиторами CYP3A4 (эритромицин, кетоконазол) терфенадин вызывал летальные желудочковые аритмии (torsades de pointes). Использовался более чем у 100 миллионов пациентов, что сделало его одним из заметнейших случаев отмены в истории фармакологии.
Подобных фактов в истории докмеда немало. Это не значит, что доказательная медицина — зло, так как без доказательности было бы совсем плохо. Это значит, что она — не панацея. Ее надо изучать, применять, понимать и переосмысливать.
Следующая проблема в сфере доказательной медицины заключается в том, что среди приверженцев встречаются не только вдумчивые клиницисты, но и настоящие фанатики. Это те, кто берёт в руки клинические рекомендации, как религиозный канон, и начинает отсекать всё, что не подтверждено многоступенчатым метаанализом. Человек у них — не организм с душой, болью, тревогами и надеждой, а чистая модель: вход — симптом, выход — назначение.
Жалуешься на головную боль, когда работаешь по 12 часов в день? — Усталость в МКБ не кодируется. Покиньте, пожалуйста, кабинет.
Врачам-фанатикам чужды вариации. Они требуют «жёстких данных». Но беда в том, что в реальной практике таких данных часто нет. Либо исследования противоречат друг другу, либо пациент совершенно не похож на того, кто участвовал в клиническом испытании. И тут выясняется, что протокол есть, а решения нет. Думать, сопоставлять, принимать ответственность за выбор — не предусмотрено. А ещё неловко получается, когда фанат докмеда лично не изучал проведённые исследования и их методологию, в связи с чем сам не до конца понимает, как работает та статистика, на которую он ссылается. Многие принципы доказательной медицины написаны языком, от которого даже опытные врачи хватаются за голову. Один–два семинара не помогут. Это как читать Канта между приёмами. И вот ты или засыпаешь, или надеваешь белый халат апологета и делаешь вид, что понял. А если не понял — проблемы будут у пациента, а не врача. Главное — следовать букве. Здесь и рождается опасный парадокс: докмед задумывался как путь к осознанной, обоснованной, взвешенной практике, в то время как в руках фанатиков он превращается в дубину.
Когда цифры врут: как статистика искажает картину реальности
Одна из малообсуждаемых, но крайне серьёзных проблем в доказательной медицине — неадекватность и перекосы в медицинской статистике, особенно по смертности и причинам заболеваний. На бумаге всё выглядит красиво: проценты, графики, показатели смертности и эффективности. А на практике — в статистических отчётах инфаркт внезапно превращается в «сердечную недостаточность», ковид — в «двустороннюю пневмонию», рак — в «неуточнённую опухоль». Почему? Потому что так проще шифровать, так удобнее для отчётности, так меньше головной боли у врача, заполняющего документ в конце 12-часовой смены. «Основное заболевание», «предшествующее состояние», «непосредственная причина смерти» — в теории эти графы должны помочь точно зафиксировать, от чего умер человек. На практике — создают лабиринт. Умер от инфаркта? Запишем «атеросклероз». Умер от тромбоза на фоне ковида? Пусть будет «острая дыхательная недостаточность». Умер в палате с диабетом, но от инфекции? ...
В итоге данные, на которых строятся решения, не отражают реальную картину. Доказательная медицина ориентируется на статистику, которая местами ближе к фольклору, чем к науке. А потом по этим цифрам составляют клинреки, выстраивают алгоритмы, учат AI и... лечат. Парадокс: в системе, построенной на доказательствах, мы нередко даже не знаем, от чего реально умирают люди, так как врачи порой руководствуется правилом «главное — заполнить отчёты правильно».
1. Scott S. Reuben — «медицинский Берни Мэдофф»
Американский анестезиолог, много лет публиковавший некорректные данные о болеутоляющих препаратах компании Pfizer. После разоблачения выяснилось, что ни одно из более чем двадцати исследований он не проводил на самом деле. В результате тысячи пациентов получили ненадёжные рекомендации. В 2010 году Reuben признал вину, получил срок заключения и был лишён права участвовать в клинических исследованиях и преподавательской деятельности (www.scientificamerican.com).
2. Sami Anwar и Mid‑Columbia Research (США)
Доктор Anwar управлял двумя исследовательскими центрами, участвовавшими в большом количестве клинических испытаний (диабет, астма, сердечно‑сосудистые заболевания). В 2020-м его приговорили к 28 годам тюрьмы за полную фальсификацию данных. Бывшие сотрудники клиники свидетельствовали, что исследуемые препараты обычно выбрасывались, а данные вносились в протоколы поддельными. Суд узнал, что при выдаче препаратов испытуемым велась поддельная документация, которая в основном была мошеннической и бесполезной.
Эта сказка обрисовала масштаб уязвимости системы регистрации клинических данных.
3. Trovan (trovafloxacin) в Нигерии — конфликт интересов и смертельные исходы
В 1996 году Pfizer провела испытание антибиотика trovafloxacin во время эпидемии менингита в Кано (Нигерия). Группа контроля получила намеренно заниженную дозу ceftriaxone, чтобы препарат Pfizer выглядел эффективнее. Умерли 5 детей на trovafloxacin и 6 — на заведомо недостаточной стандартной терапии. Следствие выявило фальсификацию согласий и разрешений. В итоге FDA ограничил и частично запретил препарат, а Евросоюз приостановил его продажу (Википедия). Компания Pfizer впоследствии урегулировала дело во внесудебном порядке, выплатив 75 миллионов долларов, при условии соблюдения конфиденциальности.
4. Study 329 (Paxil / параоксетин) от GSK
Study 329 — клиническое исследование, которое проводилось в Северной Америке с 1994 по 1998 год. Его целью было изучить эффективность антидепрессанта пароксетина (Paxil) при лечении подростков от 12 до 18 лет с диагнозом «тяжёлое депрессивное расстройство». Исследование проводила британская фармацевтическая компания SmithKline Beecham (с 2000 года — GlaxoSmithKline, GSK). В опубликованном в 2001 году докладе описывался Paxil как эффективный и безопасный. Однако позже был проведён повторный анализ данных. Исследователи обнаружили, что ни пароксетин, ни высокие дозы имипрамина не показали эффективности при лечении тяжёлой депрессии у подростков. Более того, в группе, принимавшей пароксетин, наблюдался повышенный риск суицидальных мыслей и поведения. В 2003 году британское Агентство по регулированию лекарственных средств и медицинских изделий (MHRA) проанализировало Study 329 и другие исследования пароксетина от GSK и пришло к выводу, что, хотя нет доказательств эффективности препарата у детей и подростков, есть «надёжные доказательства» связи между лекарством и суицидальным поведением. В 2004 году прокурор штата Нью-Йорк Элиот Спитцер подал иск против GSK за сокрытие данных клинических испытаний пароксетина, в том числе из Исследования 329. В 2012 году Министерство юстиции США оштрафовало компанию на 3 млрд долларов, включая сумму за сокрытие данных о пароксетине, незаконную рекламу препарата для лиц моложе 18 лет и подготовку вводящей в заблуждение статьи об Исследовании 329.
Плюсы и минусы доказательной медицины в теории и на практике.
Все ли, что декларируется в принципах доказательной медицины, соблюдается на практике? Комментируют врачи и представители сферы медицинского бизнеса, каждый день работающие в сфере медицины:
“Мое мнение кратко. Я встречала клиники, которые декларировали доказательный подход, но так «лечили», что даже удивительно, как при этом выживали пациенты. Поэтому данный вопрос также должны брать на себя органы здравоохранения, ассоциации, чтобы этот доказательный подход был доказан, и это было прозрачно для пациентов”.
“Человеку нужен человек: и только потом ИИ, клинреки и докмед”.
“Доказательная медицина была прекрасной концепцией научного метода в медицине пока не стала маркетинговым пугалом под влиянием деятельности некоторых агрессивных докмед-блогеров. Плюсы докмеда это великолепный научный подход и строгие доказательства эффективности методов лечения. Минусы это отрицание индивидуальности пациентов, фактическое игнорирование профилактики и нетерпимое отношение к инакомыслию”.
“И доказательная медицина (далее - докмед), и клинические рекомендации (далее - КР) опираются на объективные научные данные - результаты рандомизированных контролируемых исследований, метаанализов, систематических обзоров. Это позволяет минимизировать субъективизм в принятии клинических решений. КР- это практическое воплощение принципов доказательной медицины, которые сформулированы экспертным сообществом и адаптированы к российским реалиям. Однако без понимания основ докмеда есть риск, что врачи будут слепо следовать протоколам, не учитывая индивидуальные особенности пациента или новые научные данные. На мой взгляд, оптимальная клиническая практика в любой стране и у нас в РФ, возможна только при синергии двух подходов: использовании КР как основы повседневной работы и применения принципов докмеда для критического мышления, адаптации решений, особенно в нестандартных ситуациях, коморбидных случаях. Использованию докмеда в практике необходимо обучать врачей на всех этапах - от старших курсов до обучения при прохождении аккредитации раз в пять лет. Кроме этого, необходима помощь в доступе к современных базам данных докмеда, которая сейчас стала менее доступна. А многие КР требуют пересмотра, плановые сроки которого уже пропущены - эти сроки требуют специального внимания со стороны Минздрава. Только в случае использования и докмеда, и КР мы сможем говорить о формировании подлинно доказательной и пациентоцентрированной медицины в РФ”.
“На текущем этапе развития технологий рано доверять AI право назначать лечение. Для этого необходимы клиническое мышление, опыт и способность учитывать индивидуальные особенности пациента — то, с чем даже самые продвинутые алгоритмы пока не справляются. Однако у AI уже есть значительный потенциал в сфере профилактики и ранней диагностики, особенно при работе с диспансерным наблюдением. Системы на базе искусственного интеллекта могут эффективно анализировать большие массивы данных и выявлять ранние признаки заболеваний и людей с «факторами риска». Это позволит своевременно направлять пациентов на дообследование, уменьшить нагрузку на врачей первичного звена, оптимизировать ресурсы здравоохранения, сконцентрировать внимание врачей на более сложных клинических случаях. Таким образом, AI может стать полезным инструментом поддержки”.
“Мне больше нравится термин современная медицина, чем доказательная, потому что доказательная, в какой-то момент стал уже почти анти-трендом в контексте “а что кому что доказывать”. Но на самом деле доказательная или современная медицина, это медицина про пациента, про уважение к его потребности, про честность по отношению к его лечению и про уважение к себе как к специалисту. Для меня это основное. В практике основные плюсы, то, что это эффективно, то, что это действительно помогает большему количеству пациентов и действительно приносит пользу. Но это непросто, потому что надо постоянно учиться и развиваться в контексте врача. Минусы в том, что иногда это может приводить к действительно каким-то конфликтным ситуациям, в том числе с пациентами, которые не готовы, например, уходить от устаревших методов.Еще большой минус в том, что не всегда врачи между собой этично доносят эту информацию. Этика и дентология — одна из частей той самой доказательной медицины, которая часто остается за видимой гранью. Вот, наверное, это тот основной минус. Можно стучать себя в грудь, что я доказательный, и не назначать вообще никаких лишних лекарств, но при этом отвратительно общаться с пациентом. А мы работаем с людьми”.
“Плюсы в том, что есть какие-то чёткие алгоритмы действий, дозировки, названия препаратов — всё понятно: что можно, что нельзя. Ещё плюс — это то, что мы хотя бы в какой-то мере опираемся на исследования. Есть чем “похвастаться” перед пациентами — можно сказать, что это доказано, привести примеры, скинуть ссылки из PubMed, даже перевести эти статьи, если надо. Что касается соблюдения на практике... Мне кажется, что многие врачи вообще не до конца понимают, что такое доказательная медицина. Они все говорят, что работают по ней, но часто ориентируются только на российские клинические рекомендации, как будто не совсем понимают, что за ними стоит. В медклиниках, даже в тех, что называют себя доказательными, врачи, бывает, спокойно могут прописывать БАДы или гомеопатию — просто “на листочке”, как бы отдельно, не в официальных рекомендациях”.
Хочется завершить словами публициста, обладателя четырёх премий «Грэмми» и премии Марка Твена Джорджа Карлина: «Главное — не научиться читать. Гораздо важнее — научиться сомневаться в прочитанном». Это, пожалуй, лучшая прививка от фанатизма в доказательной медицине. Неважно, насколько авторитетный источник и сколько у него ссылок. Если он отключает клиническое мышление, эмпатию и здравый смысл, ему место не в протоколе, а в архиве. Медицина — это не религия. Здесь не спасает слепая вера. Здесь спасает способность сомневаться, уточнять и адаптировать. Именно это отличает живого врача от кнопки с функцией «лечить по инструкции».
AI c клинреками, построенный на докмеде, не заменит настоящих врачей. Он заменит тех, кто уже стал его приложением — потерял любопытство, утратил способность сомневаться и думать. Тех, кто забыл, что врач — это не алгоритм, а решение человеческой судьбы.
Пока крупный медицинский бизнес будет уходить в сторону автоматизированных клиник с прогнозируемыми процессами и лечением по скрипту, превращая медицину в масс-маркет, настоящая медицина станет бутиковой — где врач не просто ставит галочку в протоколе, а вслушивается, вникает и лечит по-настоящему. Там, где доктора не ищут массового решения, а находят персональный путь. Там, где живое мышление ценится выше любой ИИ модели.
Суть в том, что даже в клиниках, гордо называющих себя «доказательными», врачи с настоящим опытом и мышлением (те, кто видит шире, глубже и точнее) часто вынуждены дописывать свои назначения на обычных листочках просто потому, что AI‑протокол, выданный сервисом, изменить нельзя. Внести туда дополнительные назначения — значит выйти за рамки регламента и подвергнуться риску. Получается, чтобы по-настоящему помочь пациенту, врач делает это в обход цифрового протокола, тайком, ручкой, на клочке бумаги. Подобные бумажки кому-то спасут жизнь и вернут здоровье, но испортят статистику в массиве данных AI, который будет «думать», что именно его протокол вылечил пациента, в то время как на самом деле врач внес свои корректировки, о которых знает только он и его пациент.
Как я уже писал выше, доказательная медицина и клинические рекомендации необходимы в медицине. Но важно понимать, что это всего лишь инструменты, а не цель, не религия и уж точно не замена мышлению. Даже самый продвинутый, многофункциональный инструмент в неумелых руках становится опасным. Если им пользуется врач с опытом, эмпатией и мышлением — это благо. Если нет — это просто дубина. Удобная, юридически защищённая дубина. Клинические рекомендации часто ориентированы на одно заболевание, в то время как большинство людей имеют много заболеваний одновременно. Следование рекомендациям для отдельных болезней часто противоречит здравому смыслу и может нарушать принцип «не навреди». Именно поэтому, несмотря на алгоритмы, протоколы и миллионы данных, главной ценностью медицины остается не инструкция, а врач, способный её осознанно применять.
Пока крупный бизнес в амбулаторном сегменте идет в масс-маркет, заменяя врачей на AI сервисы, что позволяет обеспечить стабильные и предсказуемые финансовые результаты, настоящие врачи с клиническим мышлением и пытливым умом будут создавать свои бутиковые и флагманские узкоспециализированные клиники, в которых пациенты найдут высокую экспертизу с индивидуальным персонализированным подходом, в котором нет места усреднению и слепой вере в докмед.
Для справки:
“С 3 августа в России начал действовать новый закон, который уточняет понятие «клинические рекомендации» и устанавливает порядок их применения, утвержденный Министерством здравоохранения. Этот закон был подписан президентом Владимиром Путиным 23 июля. Информацию передает «Парламентская газета». Согласно документу, клинические рекомендации больше не считаются обязательными требованиями для врачей. Медики смогут ориентироваться на них, исходя из индивидуальных потребностей каждого пациента, особенно если речь идет о выявлении особенностей организма или наличии лекарственной непереносимости. В случае несоблюдения рекомендаций нарушение не будет служить основанием для юридической, административной или уголовной ответственности. Однако при необходимости все равно будет проводиться экспертиза оказанной медицинской помощи, что закреплено в законе”.
Данное нововведение еще раз подчеркивает, что индивидуальный подход наконец-то признан приоритетным. Медицина — это не алгоритм «диагноз – таблетка – галочка», не скрипт, не макрос в Excel. Новый закон закрепляет очевидное: пациент — не усреднённая выборка.
Если завтра ваш близкий человек окажется на приёме, то вы хотите, чтобы его лечил алгоритм по шаблонному клинреку… или врач, который действительно видит, чувствует и думает?
Поделитесь этой статьёй с теми, кто ещё верит, что клинрек на основе докмеда — это всё, что нужно в медицине.
С уважением ко всей честной настоящей медицине,Ковальский Юрий (чат в ТГ, мой профиль в ТГ по личным вопросам)
Основатель агентства Kovalskii.Group и сервиса Clinilink.ru
Более 20 лет в сфере медицины: со школьных лет и до сегодня...
